Праздник осла
1
Но на этом месте молебна не мог Заратустра больше сдерживать себя, сам закричал И-А ещё громче, чем осёл, и бросился в середину своих обезумевших гостей. "Что делаете вы здесь, вы, человеческие дети? — воскликнул он, поднимая молящихся с земли. — Горе, если бы вас увидел кто-нибудь другой, а не Заратустра:
всякий подумал бы, что вы с вашей новой верою стали худшими из богохульников или самыми неразумными из всех старых баб!
И ты сам, ты, старый папа, как миришься ты с самим собою, что в таком образе молишься ослу здесь, как Богу?" —
"О Заратустра, — отвечал папа, — прости мне, но в вопросах Бога я просвещённее тебя! Так лучше.
Лучше молиться Богу в этом образе, чем без всякого образа. Поразмысли об этом изречении, мой высокий друг — и ты скоро убедишься, что в этом изречении скрывается мудрость.
Тот, кто говорил "Бог есть дух", — тот делал до сих пор на земле величайший шаг к безверию: такие слова на земле не легко исправлять!
Моё старое сердце бьётся и трепещет от того, что ещё есть на земле чему молиться. Прости это, о Заратустра, старому благочестивому сердцу папы!" —
— "И ты, — сказал Заратустра страннику и тени, — ты называешь и мнишь себя свободным духом? И совершаешь здесь подобные идолослужения и обманы?
Худшим, поистине, занимаешься ты здесь делом, чем у своих скверных, смуглых девушек, ты, новый верующий и хитрец!"
"Довольно скверно, — отвечал странник и тень, — ты прав; но что же делать! Старый Бог ещё жив, о Заратустра, что бы ты ни говорил.
Самый безобразный человек виноват во всём: он опять воскресил его. И хотя он говорит, что он его некогда убил, — смерть у богов всегда есть только предрассудок".
— "И ты, — сказал Заратустра, — ты, злой старый чародей, что наделал ты! Кто же в этот свободный век будет впредь тебе верить, если ты веришь в подобных богов-ослов?
То, что ты делал, было глупостью; как мог ты, хитрый, делать такую глупость!"
"О Заратустра, — отвечал хитрый чародей, — ты прав, это была глупость, — она достаточно дорого обошлась мне".
— "И даже ты, — сказал Заратустра совестливому духом, — подумай же и приложи палец к своему носу! Разве здесь нет ничего противного твоей совести? Не слишком ли чист дух твой для этих молений и для фимиама этих святош?"
"Есть нечто, — отвечал совестливый духом и приложил палец к носу, — есть нечто в этом зрелище, что даже приятно моей совести.
Быть может, я не имею права верить в Бога; но несомненно, что Бог в этом образе кажется мне ещё наиболее достойным веры.
Бог должен быть вечным, по свидетельству самых благочестивых: у кого так много времени, тот не спешит. Так долго и так глупо, как только возможно; с этим можно, однако, идти очень далеко.
И у кого слишком много духа, тот может сам заразиться глупостью и безумством. Подумай о себе самом, о Заратустра!
Ты сам — поистине — даже ты мог бы от избытка мудрости сделаться ослом.
Не идёт ли и совершенный мудрец охотно по самым кривым путям? Как доказывает очевидность, о Заратустра, — твоя очевидность!"
— "И ты сам наконец, — сказал Заратустра и обратился к самому безобразному человеку, всё ещё лежавшему на земле и протягивавшему руку к ослу (ибо он поил его вином). — Скажи, ты, неизречённый, что ты сделал!
Ты кажешься мне преображённым, твой взор горит, плащ возвышенного облекает безобразие твоё, — что делал ты?
Правду ли говорят они, что ты опять воскресил его? И к чему? Разве он не был с полным основанием убит?
Ты сам кажешься мне воскрешенным — что делал ты? что ниспровергал ты? В чём убеждал ты себя? Говори, ты, неизречённый!"
"О Заратустра, — отвечал самый безобразный человек, — ты — плут!
Жив ли он ещё, или воскрес, или окончательно умер, — кто из нас двоих знает это лучше? Я спрашиваю тебя.
Одно только знаю я — от тебя самого однажды научился я этому, о Заратустра: кто хочет окончательно убить, тот смеётся.
"Убивают не гневом, а смехом" — так говорил ты однажды. О Заратустра, ты, скрывающийся, ты, разрушитель без гнева, ты, опасный святой, ты — плут!"
2
Но тут случилось, что Заратустра, удивлённый этими плутовскими ответами, бросился ко входу в пещеру свою и, обращаясь ко всем своим гостям, крикнул громким голосом:
"О, все вы хитрые проныры и скоморохи! Что притворяетесь и скрываетесь вы предо мной!
Как трепетало сердце каждого из нас от радости и злобы, что вы наконец опять стали, как дети, благочестивы, —
— что вы наконец опять поступали, как поступают дети, именно молились, складывали крестом руки и говорили "Боже милостивый!"
Но теперь предоставьте мне эту детскую комнату, мою собственную пещеру, где сегодня было столько ребячества. Остудите на воздухе ваш горячий детский задор и биение ваших сердец!
Конечно: если не будете вы как дети, то не войдёте вы в это Небесное Царство". (И Заратустра показал рукою наверх.)
"Но мы и не хотим вовсе войти в Небесное Царство: мужами стали мы — и потому хотим мы царства земного".
И ещё раз начал говорить Заратустра: "О мои новые друзья, — говорил он, — вы, странные, вы, высшие люди, как нравитесь вы мне теперь, —
— с тех пор как стали вы опять весёлыми! Поистине, вы все расцвели: мне кажется, что таким цветам, как вы, нужны новые праздники,
— какая-нибудь маленькая смелая чепуха, какое-нибудь богослужение и праздник осла, какой-нибудь старый весёлый дурень — Заратустра, вихрь, который дыханием своим надувает вам души.
Не забывайте этой ночи и этого праздника осла, вы, высшие люди! Это изобрели вы у меня, это принимаю я, как доброе знамение, — нечто подобное изобретают только выздоравливающие!
И если будете вы вновь праздновать этот праздник осла, делайте это из любви к себе, делайте также из любви ко мне: и в моё воспоминанье!"
Так говорил Заратустра.
Автор: Фридрих Ницше
Опубликовал: Handy
Источник: Всемирная электронная библиотека
Просмотров: 65252
Поделиться:
Добавить комментарий:
Вам необходимо авторизоваться:
| 
